Неточные совпадения
Вся дрожа, сдернула она его с пальца; держа
в пригоршне, как
воду, рассмотрела его она — всею душою, всем сердцем, всем ликованием и ясным суеверием юности, затем, спрятав за лиф, Ассоль уткнула лицо
в ладони, из-под которых неудержимо рвалась улыбка, и,
опустив голову, медленно пошла обратной дорогой.
Осторожно разжав его руки, она пошла прочь. Самгин пьяными глазами проводил ее сквозь туман.
В комнате, где жила ее мать, она остановилась,
опустив руки вдоль тела, наклонив
голову, точно молясь. Дождь хлестал
в окна все яростнее, были слышны захлебывающиеся звуки
воды, стекавшей по водосточной трубе.
Ефим принес горшок молока, взял со стола чашку, сполоснул
водой и, налив
в нее молоко, подвинул к Софье, внимательно слушая рассказ матери. Он двигался и делал все бесшумно, осторожно. Когда мать кончила свой краткий рассказ — все молчали с минуту, не глядя друг на друга. Игнат, сидя за столом, рисовал ногтем на досках какой-то узор, Ефим стоял сзади Рыбина, облокотясь на его плечо, Яков, прислонясь к стволу дерева, сложил на груди руки и
опустил голову. Софья исподлобья оглядывала мужиков…
Назанский печально, с долгим вздохом покачал
головой и
опустил ее вниз. Лодка вошла
в камыши. Ромашов опять взялся за весла. Высокие зеленые жесткие стебли, шурша о борта, важно и медленно кланялись. Тут было и темнее и прохладнее, чем на открытой
воде.
Юлия Филипповна (вслед ему). Это — не сегодня? да? (Напевает.) «Уже утомившийся день…» (Голос у нее дрожит.) «…Склонился
в багряные
воды…» (Смотрит широко открытыми глазами вперед и медленно
опускает голову. С дачи Басова выходят: Марья Львовна, очень взволнованная, Дудаков и Басов с удочками.)
На перевозе оказалась посуда, большая и новая: на одну завозню поставили всех лошадей и карету; меня заперли
в нее с Парашей,
опустили даже гардинки и подняли жалюзи, чтоб я не видал волнующейся
воды; но я сверх того закутал
голову платком и все-таки дрожал от страха во все время переправы; дурных последствий не было.
Он
опустил голову вниз и видел, что трава, бывшая почти под ногами его, казалось, росла глубоко и далеко и что сверх ее находилась прозрачная, как горный ключ,
вода, и трава казалась дном какого-то светлого, прозрачного до самой глубины моря; по крайней мере, он видел ясно, как он отражался
в нем вместе с сидевшею на спине старухою.
Тут она остановилась, взволнованная, изнуренная. Я ее просил успокоиться, выпить еще
воды, держал ее холодную и влажную руку
в моей… она
опустила голову; казалось, ей тяжело продолжать. Но вдруг она подняла ее, гордую и величественную, и, ясно взглянув на меня, сказала...
Мы плыли вдоль берега и иногда,
опустив весла
в воду, отдыхали, любуясь чудной горной панорамой. Вот скалистая сопка, похожая на
голову великана, украшенную мохнатой шапкой; дальше каменная баба, как бы оглядывающаяся назад, а за ней из
воды торчала верхняя часть
головы какого-то животного с большими ушами. Когда мы подъезжали к ним вплотную, иллюзия пропадала: великан, зверь и каменная баба превращались
в обыкновенные кекуры и совершенно не были похожи на то, чем казались издали.
Скоро стало мне очень плохо. Меня уложили
в клети, на дощатом помосте, покрытом войлоком. Как только я
опускал голову на свое ложе, оно вдруг словно принималось качаться подо мною, вроде как лодка на сильной волне, и начинало тошнить. Тяжко рвало. Тогда приходил из избы Петр, по-товарищески хорошо ухаживал за мною, давал пить холодную
воду, мочил ею
голову. Слышал я, как
в избе мужики пьяными голосами говорили обо мне, восхваляли, — что вот это барин, не задирает перед мужиками коса, не гордый.